Советский философский словарь - символ

Смысловая структура С. многослойна и рассчитана на активную внутр. работу воспринимающего. Смысл С. объективно осуществляет себя не как наличность, но как динамич. тенденция; он не дан, а задан. Этот смысл, строго говоря, нельзя разъяснить, сведя к однознач­ной лoгич. формуле, a можно пояснить, соотнеся его с дальнеишйми символич. сцеплениями, к-рые под­ведут к большей рациональной ясности, но не до­стигнут чистых понятий. Если мы скажем, что Беат­риче у Данте есть С. чистой женственности, а Гора Чис­тилища есть С. духовного восхождения, то это будет справедливо; однако оставшиеся в итоге «чистая жен­ственность» и «духовное восхождение»  это снова С., хотя и более интеллектуализированные, более похожие на понятия. С этим постоянно приходится сталкивать­ся не только читательскому восприятию, но и науч. ин­терпретации.

Истолкование С. есть диалогич. форма знания: смысл С. реально существует только внутри человеч. общения, вне к-рого можно наблюдать только пустую форму С. «Диалог», в к-ром осуществляется постижение С., мо­жет быть нарушен в результате ложной позиции истол­кователя. Такую опасность представляет собой субъек­тивный интуитивизм, со своим «вчувствованием» как бы вламывающийся внутрь С., позволяющий себе говорить за него и тем самым превращающий диалог в монолог.

Противоположная крайность поверхностный рацио­нализм, в погоне за мнимой объективностью и чёткостью «окончат. истолкования» устраняющий диалогич. момент и тем утрачивающий Суть С. Хотя С. столь же древен, как человеч. сознание, его филос.-эстетич. осмысление приходит сравнительно поздно. Мифологич. миропонимание предполагает не­расчленённое тождество символич. формы и её смысла, исключающее всякую рефлексию над С. Новая ситуация возникает в антич. культуре после опытов Платона по конструированию вторичной, т. е. «символич.» в собств. смысле, филос. мифологии. Платону важно было отгра­ничить С. прежде всего от дофилос. мифа. Эллииистич. мышление постоянно смешивают С. с аллегорией. Су­щественный шаг к отличению С. от рассудочных форм осуществляется в идеалистич. диалектике неоплатониз­ма. Плотин противопоставляет знаковой системе алфа­вита символику егип. иероглифа, предлагающего на­шей интуиции целостный и неразложимый образ; Прокл возражает на платоновскую критику традиц. мифа ука­занием на несводимость смысла мифологич. С. к логич. или моралистич. формуле. Неоплатонич. теория С. пере­ходит в христианство благодаря Псевдо-ДионисиюАреопагиту, описывающему всё зримое как С. незримой, сокровенной и неопределимой сущности бога, причём низшие ступени мировой иерархии символически вос­создают образ верхних, делая для человеч. ума возмож­ным восхождение по смысловой лестнице. В ср. века этот символизм сосуществовал с дидактич. аллегориз­мом. Ренессанс обострил интуитивное восприятие С. в его незамкнутой многозначности, но не создал новой теории С., а оживление вкуса к учёной книжной ал­легории было подхвачено барокко и классицизмом.

Только эстетич. теория нем. романтизма сознательно противопоставила классицистич. аллегории С. и миф как органич. тождество идеи и образа (Шеллинг). В многотомном труде Ф. Крейцера «Символика и мифоло­гия древних народов...» («Symbolik und Mythologie der alten V?lker», Bd 1-4, 1810-12, перераб. изд. Bd 1-6, 1819-23) давалась классификация типов С. («мистич. С.», взрывающий замкнутость формы для непосредств. выражения бесконечности, и «пластич. С.», стремящий­ся вместить смысловую бесконечность в замкнутую фор­му). Как и Шеллинг, противопоставляя С. аллегории, Крейцер подчёркивает в С. его «мгновенную целокупность» и «необходимость», т. е. непосредственность воз­действия и органичность структуры. Для А. В. Шлегеля поэтич. творчество есть «вечное символизирование». Нем. романтики опирались в осмыслении С. на зрелого Гёте, к-рый понимал все формы природного и человеч. творчества как значащие и говорящие С. живого веч­ного становления. В отличие от романтиков, Гёте свя­зывает неуловимость и нерасчленимость С. не с мистич. потусторонностью, но с жизненной органичностью вы­ражающихся через С. начал. Гегель, выступая против романтиков, подчеркнул в структуре С. более рационалистич., знаковую сторону («С. есть прежде всего нек-рый знак»), основанную на «условности». Науч. ра­бота над понятием С. во 2-й пол. 19 в. в большой степени исходит из философии Гегеля (И. Фолькельт, Ф. Т. Фи­шер), однако романтич. традиция продолжала жить, в частности в изучении мифа у И. Я. Бахофена. В эстетич. сферу она возвращается к концу века благодаря лит. теории символизма, согласно к-рой истинный С., поми­мо неисчерпаемости смысла, передаёт на сокровенном языке намёков и внушения нечто невыразимое, неадек­ватное внеш. слову. Осмысление социально-коммуни­кативной природы С. сливалось в символизме (особенно немецком, идущем от традиции Р. Вагнера, и ещё более в русском) с утопич. проектами пересоздания общества и мироздания через «теургич.» творчество С. В 20 в. нео­кантианец Кассирер сделал понятие С. предельно широким понятием человеч. мира: человек есть «животное символическое»; язык, миф, религия, иск-во и наука суть «символич. формы», посредством к-рых человек упорядочивает окружающий его хаос. Психоаналитик Юнг, отвергший предложенное Фрейдом отождествле­ние С. с психопатологич. симптомом и продолживший романтич. традицию, истолковал всё богатство человеч. символики как выражение устойчивых фигур бессоз­нательного (т. н. архетипов), в своей последней сущно­сти неразложимых. Опасной возможностью юнговской символологии является полное размывание границ между С. и мифом и превращение С. в лишённую твёр­дого смыслового устоя стихию.

Марксистско-ленинская эстетика подходит к анали­зу проблем С. и аллегории как частных разновидностей художеств. образа, исходя из учения об иск-ве как специфич. форме отражения действительности. См. Худо­жественный образ.